Рафаловичи из кобринских городничих. Часть 3 Неблагонадежные

В августе 1943 года Виталию исполнилось 13 лет, и он поступил на работу. 

Заводские цеха к тому времени выросли по всему Барнаулу. Алтайский край принял более ста эвакуированных заводов из западных районов. В Барнауле было построено 14 крупных предприятий, в том числе на базе оборудования тракторных заводов Харькова и Сталинграда – завод № 77 Наркомата танковой промышленности (ныне транспортного машиностроения), моторами которого к концу войны был оснащен каждый пятый танк Т-34.

Работающему полагалась двойная пайка – 600 граммов хлеба против 300 иждивенцу. Виталий шел на обед и мечтал, как будет есть хлеб, вкуснее которого нет на свете. 

Мать перешла кастеляншей в женский барак-общежитие. Ночами сюда вламывались мужчины, вахтер пропускал всех, помня об участи предшественника: зарезали прямо на месте. Женские драки, иногда с увечьями, были обыденным явлением. 

Нина Ивановна с детьми обреталась в комнате рядом с каморками для грязного и чистого белья. Как могла охраняла свою матответственность. Но однажды ночью кто-то взломал замок и вынес чуть не половину простыней и пододеяльников. В ужасе доложила коменданту, а тот даже не вызвал милицию, просто повесил другой замок. 

Мать подала заявление об уходе. Три месяца не отпускали, искали замену, а тем временем нагрянувшая ревизия обнаружила недостачу. Дело передали в суд. Ввиду трех детей оставили на свободе, предписав возместить в течение года. 

Шел уже 1946 год. Мама в отчаянии писала домой, но ответа не было.

Отец находился в тюрьме. Накануне войны, когда грузили в эшелон, его оставили в Кобрине под стражей. У него были при себе мамины фамильные драгоценности и царские червонцы, что дарил дед каждому внуку на день рождения, – все это было изъято или осело в чьем-то кармане. 

Тогда заключение Дмитрия Рафаловича продлилось всего два дня. 22 июня началась война, тюремная охрана разбежалась, и заключенные выбрались на свободу. Чтобы как-то жить, отец на свою голову устроился по специальности – главбухом на немецкую закупочную базу – и проработал там до освобождения. После прихода в 44-м Красной армии его опять посадили.

Дед умер во время оккупации в возрасте 75 лет, а летом 1944-го сгорел оставшийся после него дом. Авиация бомбила железнодорожный мост для отсечения немцам пути к отступлению, но он остался невредим, а несколько бомб угодили в кварталы частного сектора. Семья, на счастье, укрылась в вырытом в саду схроне и потом расселилась по родственникам. Бабушка перешла в дом Дмитрия, младший брат отца поселился у одной из сестер. 

Наконец пришел ответ из Кобрина, и мать попросила выслать денег.

Накануне был пересуд, который учел, что украденные вещи нельзя было считать новыми. Сумма уменьшилась, и кастелянше требовалось внести в кассу 6 тысяч рублей. После уплаты семье разрешили уехать и даже выдали на дорогу недельный паек. 

Как добраться до Бреста, не знали. И тут выяснилось, что на станции стоит эшелон, который повезет обратно эвакуированных жителей Ленинграда. В Питере оставался мамин брат, еще до революции окончивший там университет, – решили ехать пока туда.

Отправка затянулась на добрый месяц. Паек был давно съеден, собрали в дорогу пару мешков свеклы и жмыха из хлопковых семян. Тронулись в путь в конце ноября, а в Ленинград прибыли только в феврале. На вокзале в горсправке получили информацию, что дядя умер за два месяца до этого. На следующее утро сели на брестский поезд и через сутки были в Кобрине. Поселиться пришлось у второго маминого брата: свой дом после ареста отца оказался отдан другой семье. 

Виталий, уже взрослый юноша, поступил в Брестское ремесленное училище связи.

Учеба давалась легко, было время заниматься в изостудии при Доме народного творчества, которой руководил Петр Данелия. Там знакомились с репродукциями из Третьяковской галереи, Эрмитажа, рисовали гипсовые статуи, а иногда натурщицу. 

Практику по специальности проходил на Брестском узле связи, хотели видеть в штате. Но после выпуска Виталия вызвали куда надо и попросили написать автобиографию. Он написал, обойдя факт вывоза на спецпоселение и судимость отца. Велели прийти за свидетельством через три дня. Всю группу распределили в Бресте, а Виталия отправили в глушь на линию. Проклиная все на свете, с куском проволоки и телефонным аппаратом днями бродил по лесам и болотам. 

Осенью призвали в армию. Там обратили внимание на рисовальные навыки и посадили за маркировку карт. Занятие нудное, и скоро Виталий подал рапорт на перевод в войска связи. Офицер, проводивший беседу, указал на мелкие цифры в свидетельстве об окончании училища и по-человечески посоветовал на гражданке сменить профиль. После этого разговора Виталий утопил документ в Горыни. 

По увольнении в запас дома уже ждал отец, с которым не виделись двенадцать лет.

Здоровье его было сильно подорвано. Рассказывал, как во время следствия держали в камере с цементным полом, забитой настолько, что негде лечь. За несколько зимних месяцев получил переохлаждение ног. Отбывал в Минске на строительстве тракторного завода и в Архангельской области. 

С приходом к власти Хрущева отца реабилитировали, вернули часть дома и выплатили трехмесячную зарплату по месту прежней работы. 

Семья жила фактически в изоляции, не общались с родственниками, чтобы не накликать на них беду. Виталий работал слесарем, окончил автомобильный техникум и работал на автопредприятии.