«Вспоминать страшно, забыть нельзя». Отрывки ужасной реальности из памяти «детей войны» Кобринщины

Чествуя ветеранов Великой Отечественной, вспоминая с благодарностью их ратные и трудовые подвиги, мы обязательно вспоминаем и тех, кто все ужасы и тяготы войны познал ещё ребёнком. У нашей Кобринщины тоже есть «дети войны» — бывшие узники фашистских  лагерей. Все они изведали голод и холод, издевательства и насилие, видели смерть своих близких и сами находились на грани жизни и смерти.

Чествуя ветеранов Великой Отечественной, вспоминая с благодарностью их ратные и трудовые подвиги, мы обязательно вспоминаем и тех, кто все ужасы и тяготы войны познал ещё ребёнком.

Во время войны детские концентрационные лагеря, как правило, находились в нескольких километрах от заводов, куда узников гоняли на работу.

В лагере детей фотографировали и присваивали номер, заменявший имя. Называли по номерам, и во всех документах стояли номера. Нумеровали всех, даже грудных младенцев.

После приезда в лагерь детей разлучали с матерями, а тех, кто противился, били плетьми. Видеться с мамами дети могли только во время учебной тревоги: гасили свет – и тогда бежали на родные голоса. Тех, кто не успевал вернуться, сажали в карцер.

Узники жили в холодных бараках, куда помещалось до 2000 человек. Без лекарств и медицинского обслуживания медленно и мучительно умирали тысячами. Дети работали в лагерях по 12 часов в сутки. Ребята помладше работали на заводах, а совсем малыши были часто просто предоставлены сами себе.

У нашей Кобринщины тоже есть «дети войны», бывшие узники фашистских  лагерей. В то время большинство из них были несовершеннолетними. Все они изведали голод и холод, издевательства и насилие, видели смерть своих близких и сами находились на грани жизни и смерти.

Зинаида Антонова

Жительнице Кобрина Зинаиде Антоновой в молодости часто снилось одно и то же: переполненный людьми товарный вагон с узенькими окошками, через которые доносится крик: «Хлеба…хлеба…».

Этот сон не случайный – это отрывок из страшной реальности – дороги в пекло, по которой война занесла двенадцатилетнюю девочку. А началась эта дорога осенним днём 1943 года, когда Зинаиду с мамой  и других соседей гитлеровцы выгнали из домов, погрузили в большие машины и отвезли на железнодорожный вокзал, где уже стоял состав из товарных вагонов, так называемых телятников.

— Нас забрали, в чём были. Легко одетые. Мама не смогла ничего взять с собой. Нас погрузили в вагоны. В Минске в переполненные товарные вагоны добавляли ещё людей и куда-то везли. Страшная теснота, смерть самых слабых, жажда и голод. Изредка состав останавливали в чистом поле, и тех, кто мог идти, выгоняли в «туалет». Вечером нас привезли в пункт назначения. Вокруг огни, какие-то постройки. Я подумала, что это город…

Огни и строения оказались концлагерем Освенцим. Тут новых узников высадили, под конвоем отвели в бараки, сбитые из досок, через дырки свистел ветер. Местом дальнейшей жизни и отдыха стали трёхъярусные нары.

Выдали полосатую одежду и «пронумеровали». Зине достался № 70089, выколотый на руке.

Холод, пустая баланда  обессиливали всех. А ещё постоянные издевательства! Каждое утро и вечер выгоняли из бараков на проверку.  Нельзя было ни разговаривать, ни двигаться, стояли по часу. У детей до этого и кровь брали для немецких солдат.

Голодные, замученные люди становились безразличными ко всему, что происходило вокруг.  Дети перестали бояться мёртвых, которые лежали в бараках или возле них перед отправкой в крематорий, знали,  почему из трубы идёт такой густой и едкий дым.

Поддерживала  узников только близость родных людей: мам, сестёр, детей. Но оборвалась однажды и эта ниточка. Взрослых в тот день заставили рыть окопы. Детей тем временем погрузили в вагоны и вывезли. Дети оказались в другом лагере, я пробыла в нём около года.

Однажды в барак зашли люди в другой, чем у немцев, форме и сказали, что все свободны. Это были советские солдаты. Потом начали выяснять кто и откуда. На родину возвращали в пассажирских поездах.

Дом Зины сгорел, отец в армии, о маме ничего неизвестно. Девочку забрала сестра мамы – монахиня Полоцкого монастыря. С ней Зина прожила до возвращения отца. Потом узнала, что её мама умерла. Судьба Зинаиды Ивановны сложилась удачно: муж, дети, внуки. Война давно закончилась. Но шрам, что остался от номера, и память не позволяют забыть пережитое.

Прасковья Чертова

— Иногда детей из концлагеря на повозках возили в госпиталь. Там купали, переодевали, в течении 7-10 дней усиленно кормили, а потом брали кровь для немецких солдат.  После этого клеймили: клеймо в виде двух соединённых колец ставили на правой лопатке. Затем ребят снова отправляли в концлагерь, где они спали на соломе, кишевшей паразитами. Насекомые разъедали рану, она долго кровоточила и не заживала…

Любовь Гайдук

Не могла без слёз вспоминать те страшные годы и жительница д. Бородичи Кобринского района Любовь Андреевна Гайдук:

— Это было давно, в июле 1943 года. Но это было… Весть о том, что будут угонять в Германию молодёжь, быстро разнеслась по окрестным сёлам. А 7 июля 1943 года эта беда пришла и в деревню Бородичи. Увозили многих. Никто не знал, вернётся ли домой живым. Они ехали в неизвестность…

Читая воспоминания, невольно думаешь: откуда люди брали силы, чтобы вынести все лишения? Может помогала молитва, написанная на клочке бумаги, которую давала мама, шепнув: «Береги её, доченька, читай, когда тебе будет тяжело. Пресвятая Богородица спасёт тебя».

— Везли людей в товарных вагонах. В лагере жили ребята, работали в порту, в прачечной, на кухне, убирали бараки. Кормили очень плохо, есть хотелось постоянно. Иногда удавалось украсть на кухне пару сырых картофелин, но чаще всего немец догонял, забирал картошку и очень сильно бил резиновой палкой по голове.

Когда привозили новую партию детей и молодёжи, то случалось встретить знакомых земляков. Это была большая радость – получить весточку с Родины.

Долго тянулись дни неволи. Освобождение пришло 28 марта 1945 года. Дорога домой была долгой и мучительной. Домой добирались целый месяц.

… Уже вечерело, и я побежала к родной деревне. Мама первой увидела быстро идущую дочь, но не узнала. Тогда я крикнула: «Мама, это я!». Сколько было радости и слёз!!!

Изнурённой долгими месяцами тяжёлой работы, ездой в холодных разбитых вагонах девушке хотелось домашнего уюта, тишины и чтобы с ней была мама…

Валентина Аксёнова

— Знаете, часто пишут про концентрационные лагеря прошедшей войны, а вот про специальный лагерь для доноров в деревне Скобровка Пуховичского района, считаю, мало кто знает, а там, по разным данным, находилось около 3000 узников.

Забрали меня в лагерь из деревни Брожа Бобруйского района, где жила наша семья. Немцы согнали женщин с детьми. А потом давай отлучать детей от мам.  Кто не подчинялся, били прикладами! Меня и ещё около полутора десятка мальчиков и девочек закинули в грузовик и отвезли в Паричи. Там у нас брали кровь на анализы, результаты писали на деревянных бирках, которые мы (дети) должны были носить на шее. Хотелось кушать, кто-нибудь бросит через колючую проволоку кусочек хлеба, картошку – были рады и этому.

Думали,  на этом всё и закончится, но нас доставили в Марьину Горку, где мы прошли санитарную обработку, а уже оттуда в Скобровку, в лагерь по забору крови, о котором мы ещё не знали. Выгрузили  у дома, который стоял возле самой дороги. Там нас осмотрела женщина-надсмотрщица и немецкий офицер. Потом я оказалась на нарах. Спали мы на голых досках,  кое-как примостившись. Один раз в день нас выводили во двор – поили голым, ничем не заправленным отваром, который наливали в металлические кружки. Эта была вся наша еда. После у нас начали брать кровь. Эта процедура проходила в другом помещении, куда водила надсмотрщица. Шли вдоль стены тёмным коридором. Когда стена закончилась, я увидела стол, на который падал слабый свет. Мне сказали лечь на стол. Правую руку зажали!.. Мне было очень страшно, не знала, что будет дальше… пришла в себя на нарах, видимо, потеряла сознание… Меня сюда, как и других измученных (обессиленных) детей, принесли.

После второго забора крови Валенитна совсем ослабла, не могла ходить и всё время лежала. Она знала: если в третий раз окажется на том страшном столе, ей уже не жить…

— Я видела, как умирали дети: плакали, мам звали, а потом – затихали…  Ждала смерти до третьего, последнего забора крови. Представьте моё состояние: у меня начались спазмы, болел живот. Я просила надсмотрщицу дать хотя бы какое-нибудь лекарство от боли, но она отказалась. Всё болело, я думала скорей бы пришла эта смерть…

Но вдруг наши! Услышала не горготание, а родную речь! Я жива!

Когда советский солдат привёз Валентину в родную деревню и подвёл к женщинам, они её не узнали, такой она была худой и обессиленной. Прибежавшая мама узницы при виде дочери закричала: «Что же они, доченька, с тобой сделали?…» Валентина стояла, будто бы онемевшая: ни слёз, ни эмоций – всё забрал лагерь.

Николай Омельянюк

— Родился я в Кобрине 8 сентября 1928 года в семье Кирилла Павловича (1893 -1943 гг) и его жены Анны Петровны. Отец при немцах работал сторожем нефтебазы в Кобрине. После взрыва топливного склада отца арестовали. На следующий день арестовали и всю семью: маму, брата Михаила (1923 г.р)., сестру Ольгу (1926 г.р.) и меня. После пыток и допросов отца убили. А мы сидели в разных камерах. Я, уцепившись за решётки, видел, как тело мёртвого отца бросили на телегу. По словам очевидцев тело отца бросили в общественный туалет. Маму отпустили. А нас, детей, вывезли  в концлагерь, сначала Брест, Граево, затем в Дахау. С мая 1944 года я был отправлен на работу в г. Оттобойрен (Швейцарские Альпы). Освобождён в апреле 1945 г. американскими войсками. В августе 1945 г. был в Кобрине. Работал учителем.

И таких страшных воспоминаний очень много...

Время мчится неумолимо. Прошли годы. Но время не очень-то залечило раны души, нанесённые войной. Они ноют. И наше поколение, не знавшее войны, должно знать как можно больше о ней. Чтобы не повторилось такое никогда…

Подготовила научный сотрудник Кобринского военно-исторического

музея им.А.В.Суворова Наталья Фридлендер

Служба информации kobrincity.by