Как в Кобрине открывался музей имени А.В. Суворова. Продолжение истории наследия из записей Алексея Мартынова

В 2021 году исполняется 75 лет со дня основания Кобринского военно-исторического музея Суворова. Благодаря записям первого директора Алексея Мартынова, датированным февралем 1993 года, мы узнаем, как прошли первые три года становления музея из вереницы долгих 32-х лет, которые довелось провести Алексею Михайловичу на «капитанском мостике». В продолжении первой серии, вместе с сотрудниками музея kobrincity.by публикует финальную часть проекта «Так создавался музей».

Алексей Михайлович Мартынов, 26.02.1993 г.

Мартынов А.М и Василевский Н.М., 1954 г.

Музеи в Пинске и Слониме с трудом оправлялись после военного разорения 

Поскольку создаваемый у нас музей был первенцем в данной области на Брестчине, в границах того периода, полагаться на содействие более опытных земляков-собратьев не приходилось. Вообще же до того мое общение с музеями ограничивалось беглым просмотром экспозиций немногочисленных крупномасштабных музеев. Под впечатлением увиденного в них у меня невольно сложилось впечатление, что музей – храм муз – обязательно должен быть пышным и величественным, а это резко контрастировало со скромной реальностью низкопотолочных комнаток нашего жалкого домишки. Следовало поскорее отрешиться от романтической предвзятости, познакомившись поближе с ближайшими краеведческими музеями, которые имелись в Пинске и Слониме.

Пинский музей, основанный в двадцатых годах местным краеведом-энтузиастом, с трудом оправлялся после военного разорения. Все окна были забиты фанерой. Директорствовал бывший партизан Баран Сорока, который ничего не смог ответить на интересующие меня вопросы. Он поспешно сплавил меня к своему заместителю, художнику Лозицкому. От него я получил некоторое представление об оформлении примитивной экспозиции.

Не лучше дело обстояло в Слониме. Здесь музей пострадал от войны менее пинского благодаря заботливой опеке его создателя Стобровского. Директор музея, бывшая учительница Матвеева, вконец растерялась, узнав о цели моего визита, и отправила к научному сотруднику Стобровскому. Он в течение десятилетий самозабвенно создавал свой домашний музей, который впоследствии передал в дар родному городу. Обстоятельная беседа с ним несколько приоткрыла мне секреты «музейной кухни». А главное — полностью убедила, что наряду с музеями-мастодонтами могут существовать их мелкотравчатые собратья.

К концу 1947 года завершились основные работы по реставрации Кобринского музея

В ту пору, раздумывая о возможных источниках необходимых музею экспонатов, я решил обратиться к населению Брестчины с листовкой, в которой привел обстоятельный список того, в чем нуждался музей. К счастью для меня, рукопись была завизирована вторым секретарем райкома Макушенко. Листовку тиражом 1 000 экз. в порядке шефской помощи безвозмездно отпечатали в типографии местной районки. И тут разразился скандал. Когда о моей затее узнали в отделе пропаганды Брестского обкома, там пришли в ужас. Оказывается, мы покусились на священные прерогативы ЦК КПБ. Распространение листовки было категорически запрещено и весь тираж сожжен.

Завязались полезные знакомства с сувороведами Москвы и Ленинграда 

Летом 47 года главный архитектор области сумел предоставить мне месячную командировку в Москву и Ленинград для сбора в центральных библиотеках материалов по истории Бреста и Кобрина, необходимых для разработки генпланов этих городов. Благодаря этой поездке мне удалось завязать полезные знакомства с сувороведами, сотрудниками Артмузея, который вскоре стал основным «снабженцем» нашего музея подлинными экспонатами по военной истории.

Артиллерийский исторический музей, Ленинград

До 1948 года штат музея состоял из одного только Мартынова

Тем временем медленно, что называется «со скрипом», реставрация домика продолжалась, и к концу 47 года основные работы были завершены. Настало время подумывать об экспозиции. Тем временем штат музея все еще состоял из единственного «дилехтора».

Лишь с начала 48 года нам добавили две единицы — научного сотрудника и сторожа-уборщика, впоследствии эта должность была упразднена с восхитительной мотивировкой: «Надо полагаться на запоры и замки». На должность научного сотрудника был зачислен Николай Мартинович Василевский, оказавшийся бесценным приобретением не столько в качестве научного сотрудника, сколько талантливого многостороннего мастера-оформителя. Впоследствии все дальнейшие экспозиции были оформлены его руками.

Из Артмузея привезли партию обмундирования и снаряжения XVIII столетия

Итак, новоявленному музею предстоял ответственный экзамен — создание первой экспозиции, вернее — ее подобия. Отчасти приходилось вдохновляться увиденным в Пинске и Слониме. Однако там уже имелась определенная материальная база, тогда как у нас не было даже куска стекла. Ободряло, что к тому времени из Артмузея была привезена первая партия обмундирования и снаряжения 18 столетия. Однако для их экспонирования необходима была специальная музейная мебель, о которой ой как долго приходилось лишь мечтать.

«Надо же было с чего-то начинать»

Вышестоящей инстанцией были утверждены такие разделы экспозиции: 1. Наши великие предки. 2. А.В. Суворов. 3. Отечественная война 1812 года.

Для начала мы располагали портретами «великих предков» работы брестских художников, да набором разномастных фотографий и литографий по военно-исторической тематике. Не густо. Вследствие отсутствия стекла пришлось так называемые «плоскостные материалы» наклеивать на картон и подвешивать на гвоздики. Примитивная убогость, ничего не скажешь. Однако надо же было с чего-то начинать. 

1 мая 1948 года в Кобрине открылся музей имени А.В. Суворова

Ареопаг руководителей районного масштаба принял решение приурочить открытие музея к 1 мая. К тому времени нам удалось кое-как заполнить пустоту стен второго-пятого залов. Эта операция в первом зале тормозилась вследствие отсутствия портрета Суворова, в котором лопнул подрамник, восстанавливаемый в Бресте. Возвращение портрета ожидалось лишь 30 апреля. Вечером этого дня мне сообщили, что областное руководство намерено принять участие в открытии музея, а посему таковое переносится на 9 мая. Эта новость оказалась для нас как нельзя более кстати: давалась недельная отсрочка для устранения недоделок.

Однако праздничное первомайское утро для меня омрачил неприятный сюрприз. Первый секретарь райкома И.Д. Царенков вызвал меня к себе до начала митинга, чтобы припомнить о предстоящем открытии после демонстрации. Никакие возражения с ссылкой на вынужденную неподготовленность и на решение обкома не подействовали. Пеняй мол на себя, директор!

При таком обороте у меня экспромтом возникло единственное спасительное в данной обстановке решение: использовать для заполнения пустующего первого зала выставку, посвященную 30-летию Октября, которая была получена из Музея Революции буквально накануне. Завербовал с митинга несколько знакомых на помощь, и мы стали лихорадочно приколачивать выставочные планшеты. Уф, отлегло!

А далее возник не менее каверзный вопрос: что же, собственно, будем открывать? Не было времени раздобыть традиционную ленту для разрезывания. Даже флага на музее не было и вообще под рукой не оказалось клочка кумача. Пришлось решиться на рискованный шаг. Я отправил одного из помощников снять под мою ответственность первый попавшийся флаг на соседнем доме: семь бед — один ответ. Полотнищем похищенного флага обернули мраморную мемориальную доску, которая была приколочена у входа на глазах собравшихся масс.

За первый год в музее побывало более 20 000 посетителей

Короче говоря, долгожданное открытие состоялось к полному удовлетворению всех присутствующих. Особенно пикантно, что из тысяч первых посетителей никто не заметил допущенную по необходимости хронологическую несообразность. До конца первого года работы в музее побывало свыше двадцати тысяч посетителей.

Как ни удивительно, однако юридически открытие музея оказалось незаконным. Лишь спустя две недели наше начальство спохватилось и задним числом оформило соответствующее решение. Невольно припомнился Слонимский музей, в котором мне показали великолепную основополагающую грамоту. Оформленная на пергаменте, она была написана стилизованным готическим шрифтом с перечнем всех высокопоставленных участников церемонии с их подписями, начиная с президента, министров, воеводы…

Ежегодно Мартынов ездил в командировки за экспонатами 

Начиная с 48 года мне ежегодно приходилось — нередко по нескольку раз в году выезжать в длительные командировки в Ленинград и Москву за получением очередной партии экспонатов, которых за один прием выделялось ограниченное количество. Осложнением было то обстоятельство, что на каждую поездку за пределы республики надо было испрашивать соизволение зампредсовмина Ураловой. В этом отношении неоценимое содействие оказывал зав. облотделом культуры Никанор Павлович Стрельчонок. Не считаясь с нелепыми запретами, он, без оглядки на возможные неприятные последствия, никогда не отказывал в разрешении на командировку.

Вскоре отдел музеев министерства культуры решил использовать выигрышный военно-исторический профиль нашего музея, популярность имени Суворова и мои связи в столичных музеях, превратив молодой Кобринский музей в своего рода «снабженца» дефицитными у нас экспонатами для краеведческих музеев республики. Таким образом два десятка белорусских музеев пополнили свои фонды за счет моих полулегальных командировок.

Алексей Михайлович Мартынов в рабочем кабинете, 1956 г.

Как Мартынов получал экспонаты в Артмузее

Начиналось с заглазного отбора 30−40 предметов по предельно лаконичному списку. После получения разрешения на передачу Академии артиллерии, следовало разыскивать нужные предметы в огромных ящиках, в которых они вернулись из эвакуации. Они были нагромождены штабелями в казематах Петрокрепости. И вот, к примеру, для обнаружения одной вещички из сотен, находящихся в ящике зачастую под тремя-четырьмя другими, надлежало снять верхние ящики, вскрыть нужный, окованный, извлечь искомый экспонат, затем все привести в первоначальное положение.

Привлекать грузчиков со стороны не разрешалось, вход был строго по пропускам, а посему музейщики были вынуждены подавать друг другу руку братской помощи. Зачастую отбор, оформление документов и отгрузка затягивались на месяц. А ведь время было такое, что задержаться в гостинице частенько не было возможности, приходилось искать пристани-е у знакомых либо ночевать на подозрительных случайных квартирах…

22 июля музей закрыли на ремонт из-за подозрительного грибка 

Весной 49 года, во время моей очередной поездки в Ленинград, Василевский обнаружил в щелях половиц подозрительный грибок, с которым он стал бороться при помощи керосина и скипидара. На счастье, к нам приехал начальник отдела музеев В.Л. Венюков, которого весьма встревожило появление грибка. По указанию прибывшего из Бреста эксперта были вскрыты полы, в результате чего обнаружили весьма зловредный «мерулиуслакриманс», способный разрушить весь дом. С 22 июля музей был закрыт на капремонт.

Описывать все перипетии борьбы с грибком не стану, ограничившись главными моментами. Шло второе полугодие, что затрудняло изыскание как денежных средств, так и стройматериалов. Притом местное начальство, поглощенное уборочной кампанией, проявило полнейшее равнодушие к нашей беде. По просьбе посетившего музей редактора областной газеты «Печать — великая сила, мы поможем» я подробно изложил сложившуюся обстановку и позицию местного руководства, легкомысленно поверив модному лозунгу: критикуйте, не взирая на лица… Вскоре несколько абзацев моего письма с редакционным комментарием было опубликовано в «Заре», что привело в бешенство нашего «главковерха» Царенкова.

Здесь уместно припомнить, что отношение местных руководителей к моим организаторским способностям было не то что прохладным, но скорее подчеркнуто-скептическим. Вместо элементарной поддержки приходилось слышать: «Да будет у тебя музей»… «Посмотрим, что за музей у тебя получится». В известной степени это подчеркнутое недоверие подхлестывало мое самолюбие и заставляло делать все возможное-невозможное, чтобы добиться поставленной цели, посрамив сановный скептицизм.

После злосчастного письма отношения вообще накалились. При встрече с глазу на глаз Царенков заявил, что никогда не простит моей выходки и что я директор, пока он это позволяет. На что я возразил, что оказался на этой должности без своего согласия и не особенно огорчусь, расставшись с нею. Короче говоря, злопамятный «громовержец» района в течение последующих двух лет прилагал немало усилий для расправы со мною. Если ему это не удалось, так исключительно благодаря сопротивлению областных и республиканских инстанций, взявших меня под защиту.

Поздней осенью в музее начали восстанавливать пол и стены

Тем временем в доме были сорваны и сожжены 200 м2 половых досок, выброшены из подполья 100 м3 зараженной земли. Подлинные восстановительные работы развернулись в самое неподходящее время, поздней осенью. В ноябре-декабре настилались полы и штукатурились внутренние стены. Аврал объяснялся тем, что в будущем году предстояло праздновать 150-летие со дня смерти Суворова.

При воспоминаниях о тех кошмарных переживаниях до сих пор не могу отрешиться от внутреннего содрогания. На костре в огромных котлах бурлило антисептическое варево, которым на морозе пропитывались сырые лаги и доски. Естественно, на надлежащую просушку рассчитывать не приходилось, поэтому рабочие настилали доски мокрыми. Причем половицы не прибивались наглухо для облегчения последующей стяжки. Поверхностная просушка штукатурки и полов происходила при помощи импровизированных печек в виде железных бочек, которые раскалялись докрасна. Испарение было настолько плотным, что анфилада комнат не просматривалась из конца в конец. Мы оказались в некоем подобии ада, неся в течение недель круглосуточное дежурство. Дым, угар ел глаза, затруднял дыхание. Ведь при столь невозможных условиях все музейное имущество оставалось в доме и перетаскивалось по мере надобности из комнаты в комнату, при этом тщательно следили за его сохранностью.

Артиллерийский исторический музей, Ленинград

Шел сталинский 49 год

Причина появления грибка состояла в том, что при восстановительных работах в 46-47 годах применялся лесоматериал, заготовленный немцами и зараженный разного рода вредителями. Об антисептике не приходилось думать. Сырые лаги клались на мокрый грунт (крыша представляла из себя сущее решето). Отсутствовала элементарная вытяжная вентиляция, притом свежий пол вскоре окрасили масляной краской. Все это и вызвало необходимость аварийного ремонта. В этой связи еще один характерный штришок. Во время обсуждения ремонтного вопроса на одном из заседаний горисполкома некто проявил бдительность, призвав начальника милиции обратить пристальное внимание на наш грибок, который ему кажется весьма подозрительным. К счастью, пронесло. А ведь шел сталинский 49 год.

Сокращая затянувшееся повествование, скажу, что к юбилейной суворовской дате улучшенная экспозиция была восстановлена, и состоялось даже повторное торжественное открытие музея. На этот раз я фактически был отстранен от участия в юбилейных торжествах, даже проведение экскурсии для начальства доверили случайному учителю. Самое пикантное, что ощущая опалу, я даже не догадывался о масштабах ведущейся против меня кампании. Узнал обо всем лишь после ухода Царенкова из Кобрина.